Остров АзерАиды [Азер и Аида. Сотвори себе остров - Гюльшан Лятифхан

меня в мою новую школу, расположенную напротив дома, которую я посещала без удовольствия, ибо она была для меня чужой, и никогда не стала родной и любимой: я оставила своѐ сердце в старой школе, в своѐм классе и со своими учителями, которые разлетелись, как и моя родня, кто куда. С нетерпением ожидая окончания занятий, я стремглав неслась навстречу дедушке Ибрагиму, который, встречая меня, почему-то нацеплял на пиджак все свои ордена и медали прошлой жизни...

Бабушка Ругия, старавшаяся заглушить мою тоску и боль вкусной едой, целыми днями колдовала на кухне и вязала только для меня и Азера тѐплые джорабы*² и жилеты. Я сидела возле неѐ и училась вязать, а дедушка решал кроссворды в ожидании гостей, которые появлялись в нашем доме ежедневно: первым прибегал Азик, который и дня не мог прожить, чтобы не увидеться со мной, и мы смотрели взятые им в прокатном пункте видеокассеты или просто болтали. Затем появлялась тѐтя Фатима, обязательно с чем-то вкусненьким, и отправляла нас гулять к неудовольствию дедушки, которому всюду мерещилась опасность. Мы устремлялись вниз по крепостным улицам, удивляясь тому, как меняется наш город, заполонѐнный странными людьми в крестьянском обличии с траурными лицами...

Еженедельно захаживал дядя Гасан с полными сумками продуктов и подарков для меня и стариков. Тѐтя Назлы наведывалась очень редко, а что касается моих кузин, то они захаживали ещѐ реже, отговариваясь тем, что загружены занятиями. Оно и верно, они были гораздо старше нас и занимались с репетиторами, готовясь к поступлению в институт.

Так проходили годы, и я почти привыкла к новой жизни. Самыми трудными были мои дни рождения, которые остро напоминали мне о том, что я лишилась матери и бабушки. Я вспоминала, как в прошлой жизни мама с бабушкой Гречкой наряжали меня, именинницу, словно куклу, а я искренне верила, что седьмого ноября вся страна торжественно отмечает именно мой день рождения...

После отъезда мамы с бабушкой мои дни рождения отец отмечал в ресторанах, чтобы не обременять старую мать стряпнѐй и вознѐй с гостями. Удивительно, но свадьбы, дни рождения и поминки наш народ продолжал отмечать при любых обстоятельствах, несмотря на то, что на душе у всех тяжким грузом висела боль за поруганную честь истоптанных вражескими сапогами земель, смерть беззащитных детей, женщин и стариков...

1. этиршах – буквально: шах ароматов, (азерб.) - комнатное растение, получившее

название «короля ароматов» благодаря неотразимому дурманящему запаху

2. джорабы – (азерб.) вязаные шерстяные носки из разноцветных ниток

 

Глава 27

 

Да, Карабахская война изменила всю нашу жизнь. Я поделила свою жизнь на светлую полосу до начала Карабахских событий и чѐрную – после... Даже наши дачные дни потеряли своѐ очарование с началом карабахских событий. Всѐ изменилось, и не только потому, что я потеряла маму и еѐ родителей. Весь воздух был пропитан ощущением тревоги и тоски, хотя внешне всѐ выглядело по-прежнему мирно. Всѐ стало другим и все стали другими, но по мере того, как затягивался конфликт, к этой боли и тревоге стали относиться, как к обычному и привычному явлению, она стала частью нашей жизни, о которой все предпочитали помалкивать, хотя ни на минуту не забывали о ней...

Как и в прежние добрые времена, оставшуюся от отпуска неделю тѐтя Назлы, оторвав от сердца, дарила даче, и с облегчением уезжала по окончании отпуска в город, чтобы вновь появиться на даче не раньше, чем в конце недели, привозя с собой, по обыкновению, каких-то важных гостей.

И вот в одну из таких суббот предприимчивая тѐтушка Назлы пригласила на дачу семью народного художника республики Вахида Рагим-заде. К слову сказать, тѐтя Назлы всегда умудрялась заводить знакомства и связи с высокопоставленными и именитыми семьями, очевидно из тайных стратегических соображений устроить впоследствии с подобными людьми судьбу своих детей. Поэтому, когда она заявила, что ожидает очень известных людей, никто не сомневался, что она имела виды на эту семью. Но на этот раз тѐтю Назлы волновала судьба не моих кузин Айнур, Фидан и Кѐнуль, она решила устроить... судьбу моего Азера!

...Супружеская пара, прибывшая вместе со своей единственной дочерью, была очень представительной и показалась мне довольно симпатичной, особенно понравилась мне супруга художника, аристократичная Севиндж-ханым. Вахид-бек подарил тѐте Назлы очень красивую картину, на которой было изображено маковое поле. Они приехали на сверкающем новеньком автомобиле, который вела... их умопомрачительная дочь Айсель. Вот из-за этой Айсель я чуть не потеряла покой, потому что она была невероятно красивой и умной, знала, как себя вести и что сказать, в общем, была полной противоположностью нам, притихшим от сознания еѐ превосходства представительницам младшего поколения женщин семьи.

Скрипачка Айсель, с прямыми и длинными, чѐрными, как воронѐное крыло, волосами, с очаровательной родинкой на щѐчке, с подведѐнными бархатными глазами газели, высокая, длинноногая, облачѐнная в брючный костюм от фирмы «Вранглер», поразила нас всех. Хотя мы с кузинами тоже получили достаточно хорошее образование, занимаясь кто музыкой, кто балетом, кто танцами и совсем не считались уродинами, мы почему-то стушевались перед гостьей, которая показалась нам божественной.

К несчастью, мой кузен разделял наш восторг, потому что, когда Айсель отложила смычок, замечательно исполнив какое-то классическое произведение, которое отказывался слышать и воспринимать мой парализованный происходящим разум, Азер захлопал, крикнув: «Браво!» Ему только исполнилось шестнадцать, Айсель была, наверное, всего лишь на год старше него, но это не мешало тѐте Назлы откровенно сватать еѐ за своего единственного сына, что приводило меня в отчаяние и бешенство. Айсель же, с сознанием собственной исключительности, вела светский разговор, обращаясь к взрослым, как равным, и сидела, закинув ногу на ногу, что было не принято в нашей семье. Она даже пила шампанское – Айсель была представительницей богемы и держалась соответственно. Она сбросила с себя свой джинсовый жилетик и под тончайшей батистовой маечкой просветился еѐ весьма откровенный бюстгальтер, надетый только для видимости...

Я была смущена: в нашем доме не принято было демонстрировать свои формы и прелести. Даже при стирке никогда, ни при каких обстоятельствах ни один из предметов женского туалета не вывешивался прилюдно – для этого была приспособлена специальная площадка за домом, куда никогда не заглядывали мужчины и гости... А что касается одежды, то бабушка, а потом и наши матери, и тѐтя Фатя чѐтко объяснили нам, как нужно одеваться, чтобы не навлечь позор на семью. Но, очевидно, на семью Айсель это правило не распространялось, если ей было дозволено всѐ,